Эльбанские «игрушки» в клочья рвали немецкие танки и пушки

Вот и на Эльбанском военном заводе № 637 многим работникам было по 14-17 лет. Потому что заводу требовались рабочие руки, чтобы снаряжать взрывчаткой корпуса мин, гранат, других боеприпасов и отправлять их на фронт. «В школах фабрично-заводского обучения по краю за неполные четыре года войны было подготовлено 21,4 тысячи молодых рабочих, из них на Эльбанском механическом заводе - более семисот. Здесь, начиная с 1942 года, школа ФЗО № 16 сделала шесть наборов. У станков стояли 14-16-летние подростки. Рабочий день длился от 10 до 14 часов. Было холодно и голодно. В столовую и обратно шли только строем и с песнями. Дисциплина была очень строгая»,- пишет автор книги «Баллада о рабочем поселке» Евгения Мальцева. На страницах этого двухтомника в неброском мягком переплете я нашла упоминание о том, что первым директором ФЗО № 16 был Андрей Иванович Заковряжный.

Ну а мне в эти предъюбилейные дни посчастливилось встретиться еще с одной ученицей той трудовой школы - Ниной Ивановной Уханевой, в девичестве Молчановой. Говорю посчастливилось, потому что очень уж мало их осталось - живых участников того времени. Ведь тем, кто в 1942-1943 годах подростками стоял у станка или у лабораторных приборов, как Нина Степановна, сейчас уже под 90 лет.

Мечтала стать учительницей…

Н.С. Уханева коренная дальневосточница, 1926 года рождения. До войны она жила в селе Горловка Еврейской автономной области. Закончила 7 классов. Самой большой мечтой этой деревенской девчушки было стать учительницей. Уж очень она любила русский язык и литературу. Говорит, это было для нее все. «Открою любую писанину и сразу найду ошибку. Сочинения, изложения в школе писала отлично». А многие из выученных в школе стихотворений помнит по сей день, несмотря на преклонный возраст. Но тогда, в школьные годы, Нина Молчанова не просто мечтала о поступлении в педагогическое училище, но и понимала, что осуществить мечту почти невозможно. Потому что росла Нина в многодетной семье, притом без отца.

- Отца нашего арестовали в 1937 году. Помню, как зашли к нам в дом какие-то военные, стали что-то писать, а потом обыск затеяли. А что у нас было искать? Мы жили очень бедно. Избушка-развалюшка, посреди - кровать стояла с деревянными досками, и нас шестеро детей, младшей сестренке еще и годика не было. Но один из незваных гостей полез под кровать, там стоял мешочек с кукурузными семенами, и спрашивает: что это у вас, мол, дробь? Отец говорит: «Развяжите и посмотрите». Он посмотрел, а потом велел отцу: «Собирайтесь. Берите одеяло, ложку и кружку». Мамы в тот момент дома не было, но потом она прибежала и ничего не может понять. Отец собрал вещи и говорит маме: «Ну, прощай, родня!». Обнял ее и ушел. Больше мы его не видели. Никогда не забуду этого»,- говорит Нина Степановна.

Уже много лет спустя, когда она посылала запросы, чтобы выяснить судьбу отца, из Томской области пришел официальный ответ, что его через месяц после ареста расстреляли. Мать осталась одна с детьми, ей было очень трудно прокормить их, поставить на ноги. Поэтому ни о какой учебе в педучилище не могло быть и речи, матери даже малую толику на дорогу дочери нечего было собрать. Однако мечта у девочки была настолько сильной, что однажды она решилась написать письмо самому Сталину. И написала, слезно и по-детски сумбурно изложив свои размышления-мечту о желании стать учителем. Ответ пришел из обкома КПСС. В нем сообщалось, что пока Нина учится в школе, о направлении на учебу говорить рано, но когда она закончит 7 классов, то вопрос будет решен положительно. «Я долго хранила то письмо,- говорит она,- но со временем оно затерялось».

…но детство оборвала война

Однако стать учительницей так и не удалось. Грянула война. На Советский Союз напал жестокий враг. И вместо учебников по педагогике Нине Молчановой пришлось постигать «университеты» фабрично-заводского обучения на Эльбанском снаряжательном заводе № 637.

После окончания семилетки она какое-то время поработала в соседней деревне, где жила у крестной. А когда зимой вернулась домой, там ее ждала повестка – ехать в ФЗО. Подружке тоже вручили такую бумагу. Девчонки испугались и не явились в сельсовет по вызову. Тогда, вспоминает сейчас Нина Степановна, приехал милиционер на лошади, забрал обеих и доставил на сборный пункт в город Биробиджан.

- Там мы прослышали, что повезут нас в Эльбан. Где он находится, мы понятия не имели. Когда прибыли в Хабаровск и дожидались дальнейшей отправки до места назначения, к нам подошел мужчина, а у него одежда вся желтая-желтая. Мы спрашиваем, почему она такого странного цвета? А он в ответ: «А вы куда едете?» Мы говорим: «В Эльбан». «Вот,- говорит,- приедете туда и узнаете, почему одежда желтая».

Как потом девчонки узнали, ядовитую желтизну одежде придавали селитра и сера, которые использовались на Эльбанском заводе при изготовлении взрывчатых веществ.

Ни дорог, ни полей, ни жилья.

На десятки вѐрст – ни души

Шел март 1943 года. «Было очень тепло. Все вокруг таяло. И грязища вокруг»,- вспоминает моя собеседница то далекое утро, когда очередная партия мобилизованных в ФЗО подростков высадилась из поезда на станции Эльбан. Там, кроме деревянного вокзала, других построек еще не было. По утопавшей в грязи и воде тропинке строем двинулись на завод, провели через проходную в столовую. «Мы увидели барачного типа помещение. Столы длинные, а кругом вода разлита. Посадили нас за столы. Миски глиняные. Ложек нет. А в мисках вода и зеленые помидоры. И по 200 граммов хлеба черного каждому выдали. Покормили нас и повели расселять в общежитие. Недалеко от того места, где сейчас расположена администрация поселка, тогда возле дороги стоял деревянный барак. Вот нас туда и поселили. Электричества нет. Темнота, лишь что-то коптит на тумбочке у входа. Холодина. Сырость. А вокруг сплошной лес. Туда мы ходили заготавливать дрова, чтобы печь протопить. Пилой напилим и таскаем вручную. И пилили сами, и топили сами. А как вечер наступает, все не плачут, а воют, потому что не наедались и постоянно мерзли. Я даже сейчас, когда вспоминаю то время, не могу сдержать слезы и плачу». - Такие вот остались у ветерана Великой Отечественной войны, труженицы тыла Нины Степановны Уханевой первые воспоминания об Эльбане.

В окружении хороших людей и работа спорилась

Когда прибывших на завод 16-17 летних «новобранцев» распределяли по цехам и участкам, Нине повезло. «Мы с подружкой только вдвоем из вновь прибывших имели 7 классов образования и нас взяли учениками в центральную заводскую лабораторию». И хотя девчонок периодически «бросали на прорыв» в цеха, где снаряжались на потоке снаряды, а то и на лесозаготовки отправляли зимой, все-таки основным местом их «прописки» была лаборатория. Там тоже приходилось работать посменно, в том числе по ночам, но все-таки условия здесь были получше, чем в загазованном и пропыленном цеху. Нина Степановна отмечает, что в коллективе к ученицам отнеслись по-доброму. Одежда на девчонках была не ахти какой. Выдали фуфайки, сшитые из белого материала (черного не было) и чуни без калош. «Подвяжем мы их веревочками, да так и ходим. А на улице-то слякоть, ноги промокали. Прибежим в лабораторию продрогшие, а начальник Сергей Игнатьевич Кравцов – он очень хорошим человеком был, заботливым - говорит: «Вон там двухъярусные батареи, залазьте, девчонки, и грейтесь». А через какое-то время: «Ну что, погрелись? Теперь за работу». Он нам как отец был. Один раз даже спас меня от тюрьмы. Строгость тогда была до невозможности. Я однажды опоздала на 15 минут – проспала, так меня чуть не посадили. Сергей Игнатьевич выручил, перед руководством завода меня отстоял, вымолил прощение. И хотя его давно уже нет в живых, он 1917 года рождения был, я ему навсегда осталась благодарна».

О своей наставнице старшей лаборантке Марие Васильевне Тишкиной Н.С. Уханева тоже сохранила только добрые воспоминания. «Статная,- замечает она,- красивая женщина была. Глаза голубые и локоны до плеч. Муж ее был командиром дивизиона – он в Эльбане рядом с заводом стоял. И добрейшей души человек».

Мария Васильевна, по словам Нина Степановны, не только учила ее всем премудростям выполнения химических анализов, но и нередко приглашала к себе домой и подкармливала, одеждой выручала. «А то как-то боты мне свои резиновые на каблуке дала. Они мне были великоваты, но я все равно ходила в них. Этого я тоже никогда не забуду»,- говорит ветеран. Походили они с подружкой три месяца в учениках, а потом стали самостоятельно все делать. На анализы приносили в лабораторию из цехов болванки тротиловые, разные виды селитры – и везде надо было соотношение компонентов проверить.

И желуди вместо заварки

- В столовой по-прежнему кормили плохо,- продолжает воспоминания Нина Степановна.- То лист капустный на воде дадут, то картофелину мороженую в похлебке. Вместо масла иногда давали лярд (топленое свиное сало – ред.). А чай у себя в комнате мы приспособились пить с глицерином. Уж сколько было съедено этого глицерина! И все равно мы почему-то вечно голодными себя чувствовали. Может, потому что молодые были»,- делится своими размышлениями Нина Степановна.

Потом немножко легче стало, ИТРовская столовая открылась, в ней лучших работников кормили. Я тоже туда попала. А первое время никогда не наедались, все время просили добавки. Подойдешь, бывало, к повару. Какая еще сердобольная женщина окажется, так подольет в миску воды да капустный лист бросит. А другая и этого не даст».

Когда потом ввели талоны, стали давать паек на руки, а в нем караси соленые, пол-литра масла растительного и полкилограмма муки. Это на месяц. «Караси и масло мы съедали очень быстро, муку заваривали кипятком. А потом голодные ходили, перебивались кое-как. В основном на желуди и на черемшу налегали»,- замечает ветеран.

Выручала близость леса. Весной девчонки собирали там черемшу, летом и осенью – желуди «Жарили и заваривали их вместо чая»,- говорит Н.С. Уханева. И лишь в 1944 году, когда по ленд-лизу стала поступать материальная помощь из Америки, питание стало получше, а чуни девчонки сменили на ботинки. «Подошва в них толстенная, сами тяжелые, но все равно лучше, чем в чунях ходить. Мне почему-то сначала ботинки не достались, я пошла их просить, расплакалась, а потом такая счастливая была, когда получила обувку»,- говорит ветеран.

Вспомнила Нина Степановна еще один эпизод: «Нам на лабораторию выдали один талон на зимнее пальто с собачьим воротником. И вот стал вопрос, кому его дать: мне или моей подружке? Решение было принято в мою пользу, учитывая, что я из многодетной семьи и без отца. Я даже сфотографировалась в том пальто, так оно мне нравилось».

Год от года в упорном тяжелом труде

Приближали мы нашу Победу

Но все-таки трудностей было гораздо больше, чем таких вот приятных моментов. «Послали,- говорит,- однажды нас лес пилить. Обычной пилой приходилось орудовать. Потом еще целый месяц занимались обрубкой сучьев на заготовленной древесине. Помню и то, как меня в цех посылали – там мы тротилом мины маленькие начиняли. И вот эту дорогу (Нина Степановна указывает за окно, где рядом с ее домом по улице Школьной проходит поселковая магистраль) отсыпали гравием вручную. Носилки на себе таскали. Очень тяжело было. Мы даже, кажется, постарели за те годы. А в общежитии как трудно было! Надо постирать, а негде. В лаборатории я как-то раздобыла немножко фуксина, ведь синьки тогда не было. Принесла его в общежитие и всех наделила. Постирали мы простыни в фуксине – они стали синими-синими, и мы сами все перемазались.

Там, где сейчас деревья растут за Домом культуры, раньше, по словам Нины Степановны, стояло болото и грязь сплошная была. «Деревья мы садили»,- замечает она.

Но молодость, по словам Нины Степановны, все равно брала свое. Несмотря на изнурительный труд и валившую с ног усталость, девчонки еще и на танцы успевали бегать в деревянный клуб. «Ходить сначала не в чем было, потом я купила себе платье из парашютного шелка, а чеченцы - они у нас работали – привезли мне из Комсомольска туфли кустарного изготовления, я им дала денег на покупку. Те туфли я очень берегла. Заверну в тряпку - и под мышку. До клуба иду босиком. Там туфли обуваю, потанцую, потом опять снимаю и босиком возвращаюсь в общежитие».

За поступающей из Москвы информацией о положении дел на фронте слушали с тревогой и надеждой. Все ждали, когда же закончится проклятая война. И когда пришла победа, работники Эльбанского завода ликовали и радовались вместе со всей страной. «У нас лакокрасочная мастерская была в лаборатории. Так мастер сразу начал стол собирать, и нас, девчонок, позвал. Садитесь, говорит, будем гулять».

После войны Нина Степановна проработала на заводе еще три года, пока не началось массовое сокращение работников. Завод по сути дела был законсервирован, и Нине Молчановой пришлось вернуться домой. Перспектива работать в колхозе девушку не прельщала, и она уехала в Биробиджан, устроилась в заготконтору. А как только представилась возможность, вернулась в Эльбан. Тут она вторично устроилась на Эльбанский механический завод. Все в ту же центральную заводскую лабораторию. И проработала там до самой пенсии. Вышла замуж. Вырастила двух дочерей. Теперь ее радуют внучки и правнучка, хоть и живут они не в Эльбане, а в Комсомольске и Хабаровске. К имеющимся у Нины Степановны званию «Ветеран войны» и медали «За добросовестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.» сейчас добавилась юбилейная медаль в связи с 70-летием победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.

ГАЛИНА БАБИЧЕВА

На фото: та самая улица, где Нина Степановна вручную носили грунт для отсыпки дороги.