Послевоенные годы

Почти у всех на стенах красовались портреты военных знаменитостей. Первым, естественно, был Иосиф Виссарионович Сталин, рядом - маршал Жуков и маршал Ракоссовский. У многих был портрет из газетной вырезки Алексея Маресьева. Ведь он был герой-комсомольчанин. Родители относились скептически, а многие даже одобряли наши увлечения военной тематикой. Объясняли это просто: защитники растут.

Да и как иначе? Ведь по всей стране, а уж в нашем городе точно, все разговоры сводились к войне и возвращающимся домой фронтовикам. Победа давала надежды на продолжение жизни, которую многие считали для себя законченной. Радовались, а чаще завидовали, что в какой-то семье, пусть искалеченный, израненный, но все-таки мужчина возвращался домой.

Надежда, естественно, была и у моей мамы. Ведь папа писал в своих письмах, что война благополучно закончилась. Но ему ещё предстоит отслужить кадровую службу. Эта ситуация разлуку не отменяла, но ведь уже не военные действия. Три года мирной разлуки перетерпеть все-таки можно. Это успокаивало маму, она стала разговорчивой и весёлой, частенько шутила с соседями: «Гитлер-то, чего вспять повернул? А как услышал, что у меня сын родился, сразу понял, капут ему пришёл».

Сосед наш, старик Абросимов, поддерживая маму, в шутке трепал мою рыжую нечесаную голову своей огромной ручищей и говорил: «Оно, ить, и видно, эка силища на белый свет вышла. Тут уж Гитлеру никак не устоять. Взять вона нашего, твоего, да Васькиного, это же богатыри».

От таких слов у меня даже веснушки вокруг носа улыбались. А его бабка Анфиса, прикрывая платочком глаза, с тяжёлым вздохом ворчала: «Када жа мы тяперича их откормим? Одни мосолыги торчать. Вояки наши, прости меня господи, богатыри».- И отворачивалась.

Тогда я считал, что бабка злится на кого-то, наверно, так оно и было. В то время зла, а вернее, обиды в народе было много. Война. По мнению многих, она должна касаться армии, но почему-то страдал весь народ. Всем досталось с избытком. Голод, лишения и тяжёлый, каторжный труд. Помню, как мама, придя с работы, едва добиралась до постели и тут же засыпала. Все жили в каком-то непонятном, страшном напряжении.

В нашем дворе, да и во всём городе жили люди разных национальностей. Комсомольск-на-Амуре, да и весь Дальний Восток, интернационален. Со всеми наряду жили немцы с Поволжья и евреи. Вот для кого послевоенные годы были особенно тягостными. Взрослые относились к ним с пониманием, а вот мы, сопливые юнцы, не упускали момента укорить человека его происхождением. Отчего случались жестокие столкновения, в которые невольно втягивались взрослые. Частенько такие конфликты заканчивались мордобоем. Некоторые немцы и евреи в связи с этим меняли свои фамилии.

Слово «немец» было нарицательным и ругательным. А вот к пленным японцам почему-то относились снисходительно. Они невдалеке от наших домов укладывали железнодорожный тупик. Впоследствии там велась разгрузка нефтяных цистерн для нефтебазы. Работа была тяжёлой. Всё делалось вручную. От засыпки полотна балластом до укладки шпал и рельс. Я в юности испытал эту работу и расценил так. Если для нас, российских мужиков, она тяжёлая, то для щуплых, низкорослых японцев - тяжелее вдвое. Но не об этом речь. Они были врагами.

Однако наши бабушки, матери погибших на войне солдат, частенько носили пленным свёрточки с едой, угощали, чем могли. Были такие люди, что осуждали их. Да и я только в зрелые годы понял и оценил благородство их поступка. / Прости врага своего, и ты превзойдёшь его в силе. В силе не физической, а духовной/. Ведь правильно же кто-то сказал: если мы будем копить зло, то ничего хорошего из этого не получится. Да и во многом ли виноваты простые солдаты? Политики вершат дела, а искупать кровью их необдуманные решения приходится рядовому солдату. Какой бы он национальности ни был.

И всё-таки, хоть и суровая была та пора, однако много хорошего из того времени всплывает в памяти. Хотя бы то, что жили дворами, как одной семьёй. А коммунальная квартира не делала различия в жильцах. Хозяином такой квартиры, как правило, считался старший по возрасту. А в нашей квартире было два хозяина. Основным - Василий Иванович.

По случаю ранения на фронте ему был противопоказан физический труд. Он работал кладовщиком на хлебозаводе, а основное его занятие - сапожник. Чем он и занимался всё свободное от работы время. Он был строгим. Особо для нас, мальчишек. Его слушались все в квартире. А сам он подчинялся моей бабушке. Советовался с ней. Покорно выслушивал, когда она его в чём-то осуждала. И странно было для нас видеть, что он стоял перед ней, как школьник. А потом обещал больше так не делать.

А корила она его за дело. Он имел пристрастие к водочке. А, выпив, устраивал нам, детям, порку. Причину найти было не трудно. Зарабатывали мы ее ежечасно. И сейчас эти экзекуции вспоминаются как необходимость того времени. Но как приятно вспомнить те годы, когда мы, пацаны, не разбирали, за чьим столом сидим и чьи продукты кушаем. Кто нас кормит? То ли моя бабушка, толи тётя Вера, жена Василия Ивановича - у них было трое детей, моих ровесников: Гена, Борис и Лида. Жили в коммуналке и другие дети, но намного младше нас. А мы, четвёрка бравых, не разбирали ни столов, ни мест, где нас заставала ночь.

Жили одной семьёй. Я считаю, что взрослые по отношению к нам находили общий язык, поскольку мы никогда не слышали слов укора. Будто мы были единой семьей. Жила в нашей квартире ещё одна семья: Пётр и Юзефа. Чистокровные евреи из Одессы. Работали они, как и все жители нашего дома, на хлебозаводе. Он - начальником кондитерского цеха, она заведовала лабораторией. Но это не бралось в расчет, они тоже были членами нашей большой семьей.

Обычным явлением было, когда, прибегая на обед, он прямо с двери обращался к бабушке: «Баба Аня, что у нас на обед?». Бабушка оборачивалась и молча глядела на него. «Понял, всё понял»,- скороговоркой говорил он и, раздевшись, шёл к умывальнику, находившемуся в специальной нише в коридоре.

Ополоснув руки, шёл к столу, на котором уже дымилась лёгким паром миска с лапшой. Юзефа больше для порядка выговаривала ему: «Петя, чего же ты не подождёшь, когда я приготовлю обед?». Он откладывал ложку и отвечал ей каждый раз одно и то же: «Юзя, не делай мне перерыва в обеде, и потом, не смеши, пожалуйста, присутствующих. Разве ты сможешь приготовить такое? Ведь для этого надо иметь особое умение».

А умения в приготовлении пищи тех времен нужно было иметь не простое. Бабушка брала в ремонт и стирку мешки с мельзавода. Но прежде она вытряхивала их на чистую простынь. В мешках оставалось небольшое количество муки. Муки набиралось довольно-таки много. Столько, что хватало на приготовление лапши или супа с клецками для всей большой семьи.

Это было значительным подспорьем для всей нашей коммуналки. Один раз в неделю, за счет бабушкиной приспособленности, мы могли себе позволить хорошо, вволю покушать. Правда, это я тоже понял, только когда повзрослел.

- Отчего же и нет?- возмущалась Юзефа, уминая свою порцию.- Ты считаешь, что я совсем неумейка?

Пётр ниже склонялся над миской и молча воевал с лапшой. Бабушка, скрестив руки на груди, с улыбкой наблюдала за ними. Когда у них выпадали выходные дни, Юзефа пробовала блеснуть своим кулинарным умением на кухне. Но в это время только и слышно было.

- Бабушка, что же уже дальше? Вы уж не уходите далеко, а то я сварюсь сама, пока приготовлю обед. Пётр, ты будешь мне помогать, или тебе газета важнее моего здоровья?

В конце концов, бабушка выпроваживала её из кухни: « Иди уж, я сама доделаю, страдалица ты наша». Она не отказывалась от такого решения. Но, конечно же, говорила бабушке: «Баба Аня, если что надо помочь, вы уж позовите меня». Бабушка согласно кивала ей и становилась у плиты.

Так, в основном, жил и работал весь город. Ну, и конечно, как и во всем, наверно, мире были и изворотливые хапуги. Которые и в это тяжелое для всего народа время наживались, кто на чем мог. Самыми осуждаемыми в этой системе были самогонщики. Их осуждали не только власти, но и народ. Их, как могли, наказывали. Вспоминается курьезный случай. Мы, пацаны, оказались невольными наблюдателями странной сделки.                                          

Это было летом 1950 года. Мы, вездесущие мальчишки, естественно, были заняты нашими трудовыми буднями. А заключались они в следующем. Тайком сбежать со двора и - на Амур. Накупавшись вволю, уставшие и голодные, мы возвращались домой. На ходу обдумывали, чем удивить мам. А они нас ждали непременно с полотенцем в руках. Коли мама взялась за полотенце, значит, никакие отговорки не подействуют. Наказание будет непременно.

Но через день, как обычно, нас посылали в Амурлаговский магазин за хлебом. Это была обязанность мальчишек. Но для нас это уже не работа, а двойное удовольствие. Во-первых, в градирне Амурсталевской ТЭЦ есть большой бассейн, а в нем водица, как парное молоко. И вот мы там накупаемся вдоволь, а, купив хлеб, обязательно с довеском, съедали его молниеносно. Потому что хлеб в Амурлаговской пекарне выпекали подовый, он был несравним с заводским.

И я уже взрослым человеком понял, что продавщица специально взвешивала хлеб нам, пацанам, с довеском. Она просто была настоящей мамой и жалела нас, проводивших целый день не евши. Мы голода не замечали, пока в наших руках не окажется этот заманчивый довесок. И он почему-то быстро исчезал.

А еще мы часто ходили на набережную возле поселка Мылки. Там во время каждого паводка разрушалась дамба. И вода заливала большую часть поселка. Там образовывались огромные лужи, в которых оставалась нерасторопная рыба. И мы ее ловили руками. Дамбу чуть ли не каждый год ремонтировали осужденные из Амурлага. Не знаю, по каким причинам, но, большинство работ осужденные выполняли вручную. И нам казалось, что там работы никогда не заканчивались.

Но я хотел поведать не об этом. А о человеческой жадности и о том, какие казусы с ними происходят. Однажды мы были свидетелями удивительной шутки. Кто-то пустил слух, что осужденные тайно торгуют сахаром. Возможно, это было правдой. Ведь слухи на пустом месте не рождаются. Продают дешево. По пять рублей за килограмм. Это чуть ли ни в полцены меньше, чем в магазинах.

И на это повелись старые спекулянтки. Они из сахара гнали самогон и продавали по пятнадцать рублей за поллитровку. А с килограмма сахара выходил один литр самогона. Выручка получалась колоссальной. Но жадность взяла верх над здравым смыслом. Им этой выручки стало мало.

И вот как-то мы стали свидетелями комичной сцены. К забору рабочей зоны подошло несколько пожилых женщин. Странно, но охрана их вроде бы не видела. Им навстречу вышел осужденный, по разговору, похоже, как грузин. «Вай, красавицы, что вы хотэли?»- с акцентом спросил он.

- Милок, прослышали мы, что вы сахаром торгуете,- обратилась к нему самая бойкая женщина.

- Нэт, сахар нэту, один песук,- качая головой, будто сожалея, ответил он.

- Да о чем ты говоришь, милый человек, рафинад в магазинах есть, так он дороже намного. А песочек все-таки дешевле,- уже в один голос сказали женщины.

- Ну, я насыплу, мнэ нэ жалко,- ответил грузин.

За забор полетели мешочки и сумочки. А под проволоку женщины просунули несколько бутылок самогона. Грузин сгреб самогон, собрал сумочки и ушел. Через некоторое время возвратился не один, с помощником. Перекинув мешочки через проволоку, отойдя немного, крикнул: «Эй, сахар нэт, толко натуралный песук».

Тут невдалеке вдруг появился охранник. Женщины похватали свои торбочки и быстренько удалились. Буквально через несколько минут они появились вновь, уже с криками: « Где эта сволочь нерусская? Он что, решил поиздеваться над нами?».

К запредке вплотную подошли охранники. Встали в ряд, взяв винтовки наизготовку. За ними вдалеке появился грузин. «Женьщины, я же вам говорыл, сахар нэт, толко натуралный песук»,- сказал он. Женщины с руганью покинули пределы рабочей зоны.

Дома мы рассказали об этом случае взрослым. Строже всех на это отреагировала моя бабушка. Она возмущенно сказала: «Этих кумушек надо наказывать самым строгим образом. Они ради наживы идут на всевозможную подлость. Даже на связь с осужденными. Не думая о том, что от этого страдают семьи». Мы же, мальцы, в то время считали этот случай простой шуткой. Много курьезных случаев происходило с нами в те годы, но было много и хорошего.

Особо хочется отметить праздничные дни. Основными праздниками считались 7 ноября и майские дни. День победы ещё не был учреждён праздником, но фронтовики, да и все люди праздновали эти дни, отмечая их особо. Одевались понарядней, стараясь блеснуть своими наградами. Выставляли во двор столы и несли из дома, кто что мог.

Хоть и жили все небогато, но в эти дни столы ломились от яств. Не забывали и нас, мальцов. Специально для нас выставляли печенье, конфеты и домашнее печёное. В такие дни мы, как правило, объедались. Во время празднования специально назначались дежурные, которые следили за порядком. И, если кто-то начинал спьяну бузить, его тут же успокаивали, а чаще просто уводили бузотера домой.

В середине пятидесятых годов такая семейственность стала потихоньку угасать. Вовсе не из-за того, что люди стали равнодушнее. Главной причиной стало быстрое капитальное строительство. Город рос, и людей расселяли в новые квартиры.

А в наши дома заселялись переселенцы с запада. Люди долго вживались. Многие, пережив горе военных лет, были замкнутыми, сторонились общения. Постепенно традиции нашего двора стали меняться. А жаль. Благо, что в квартирах мы оставались родственными душами.

Такие отношения у нас у многих оставалось даже тогда, когда некоторые жители нашего дома, в том числе и мы, переехали на новостройку. Строить город лесохимии, невдалеке от Комсомольска-на-Амуре. Мы строили свой родной город, свою будущую родину. Город Амурск. Однако не забывали старых соседей по коммуналке в Комсомольске-на-Амуре, и встречались, если доводилось, как родственники.

НИКОЛАЙ КИЧАЙКИН