Память о войне

Внучке шел шестнадцатый год, и она в этом возрасте, как и все ее подруги, была весела и беззаботна. Да и легкомыслия еще было предостаточно. Она, улыбаясь прямо с порога, заявила.

- Бабушка, представляешь, я сегодня получила сразу три пятерки. По геометрии, по истории и по литературе. Эти пятерки мы заработали с тобой на двоих. Ведь я делала домашние задания под твоим контролем.

Бабушка, глядя на внучку, улыбалась. Как она напоминала ее саму в шестнадцать лет. Дашенька знала, что своими успехами порадует бабушку. Папа с мамой на оценки особо не реагировали. Особенно папа. Он говорил: «Оценки - это не главное. Лишь бы знания надежно закрепились в голове. А, оценивать знания в дальнейшем будет жизнь». Его мнения придерживалась и мама.

Ну, им виднее. Они ученый народ. Папа преподает в институте, мама - медик. А вот бабушка делала упор на школьные оценки, поскольку была учителем истории. И она постоянно говорила:

«От школьной оценки зависит твое упорство в работе. А чтобы жизнь правильно оценивала твои знания, к этому надо основательно готовиться. И знать, правильно ли ты делаешь свою работу».

И сейчас бабушка на заявления Дашеньки ответила: «Я за тебя рада, девочка моя. Значит, этот день ты отработала на «отлично».

Дашенька швырнула сумку с учебниками в кресло и вприпрыжку направилась на кухню. Уже за столом, уплетая котлету с картофельным пюре, она рассказала бабушке, за что получила пятерки. Маргарита Степановна очень любила внучку и откровенно радовалась ее успехам.

- Да, бабушка, я вспомнила. Нам задали на дом особое задание. Без твоей помощи я его не смогу сделать. Надо написать небольшой рассказик о Великой Отечественной войне. Учительница посоветовала расспросить дедушек и бабушек, чтобы они рассказали что-нибудь о той войне. А ведь ты у нас ветеран войны, воевала. Расскажи мне что-нибудь.

Бабушка вмиг изменилась в лице. Резко выделились морщины, а глаза наполнились слезой. И она, тяжело вздохнув, сказала.

- Что-нибудь, говоришь? Только это что-нибудь для всего советского народа стоило четыре кровавых года. А потом еще два десятка лет восстанавливали разрушенное. И поднимали экономику на должный уровень. Всем приходилось работать тогда, как говорили, за себя и за того парня, погибшего в боях. Вот такие последствия той войны. Большинство народа до сих пор с содроганием вспоминают те зловещие годы. А вы со своей учительницей называете эти чудовищные, кровавые события просто «что-нибудь».

- Бабушка! Ну не придирайся ты к моим словам. Я же не хотела сказать тебе ничего обидного.

- Я тебя поняла, моя девочка, – смахнув с глаз платочком набежавшую слезу, ответила Маргарита Степановна. – Просто я вспомнила те страшные и тяжелые годы. На весь советский народ нахлынула не ожидания стихия. О, сколько невинных жизней она унесла.

И сколько взамен принесла страданий! А потом, к слову сказать, я была участницей не боевых действий, а трудового фронта, как и многие парни и девушки. Это, я тебе скажу, тоже было не праздное времяпрепровождение, а тяжелый, казалось тогда, непосильный труд. Всего досталось нам сполна, в том числе голода и холода.

Нас, семнадцатилетних девчонок и мальчишек, собрали в военный комиссариат для беседы. Но фактически никто с нами не беседовал. А просто распределили по группам, загрузили в автомобили и, в чем были, повезли нас в Подмосковье. Привезли в чистое поле. Там уже работало много народа. Нам выдали лопаты, ломы и заставили копать траншеи и противотанковые рвы.

Работа, я тебе скажу, для таких, как ты, девчонок и мальчишек, была адской. И, что удивило и, конечно, возмутило, к нам была приставлена вооруженная охрана. Уже потом, после чрезвычайного происшествия, мы узнали, что ей надлежало охранять нас и вовремя эвакуировать. Но молодым солдатикам этого никто не объяснил, и они поняли ситуацию по-своему.

И произошла неприятность. Из-за налетов вражеской авиации и обстрелов нам двое суток не могли подвезти пропитание. При тяжелой работе мы проголодались не на шутку. Одна из девушек увидела невдалеке от траншеи спелый куст шиповника и пошла туа, сорвать ягоды. Солдатик, что был приставлен к нам для охраны, что-то непонятное прокричал, и вдруг стал стрелять. Мы, естественно, перепугались.

А та девушка, упав на землю, забилась в истерике. Благо, невдалеке оказался какой-то военачальник. Он подбежал к нам с группой солдат. Они отобрали у незадачливого воина винтовку и взяли его под арест. Боец непонимающе смотрел на командира и на девушку. Что-то пытался объяснить на непонятном нам языке.

Нам стало поистине страшно. Мимо нас со свистом и воем пролетали снаряды, сверху фашистская авиация сбрасывала бомбы. Мы еле успевали прятаться в траншеях, вырытых собственными руками. А тут по нам стреляют наши же солдаты. Мы плакали и боялись вылезать из траншеи.

Только часа через два успокоились. Нас построили, и офицер в синем обмундировании (я тогда не разбиралась в военных различиях) объяснил нам, что стрелявший парень призван из какой-то глухой деревни, по национальности он татарин, русского языка совершенно не знал.

Поэтому приказ командира понял по-своему. Мол, надо следить, чтобы никто не смог сбежать с рабочего места. Он нас принял за осужденных. Такое унижение оказалось страшнее испуга. Некоторые девчонки открыто заявляли, что не знают, кому верить. Фашистов еще не видели, а вот наши солдаты обращаются с людьми, как с бросовой вещью.

Лишь много лет спустя я все поняла и простила того паренька. Ведь он, в итоге, тоже пострадал, и не только из-за царившей вокруг суматохи. Ведь многие молодые люди, особенно те, которые только что закончили военное училище и получили офицерские знаки различия, были настроены так, что наскоро забросают фашистов шапками.

И не считали нужным тратить время на такие мелочи, как временно призванные в армию граждане. А, насчет неграмотности, некоторых и незнания русского языка вообще слышать не хотели, полагая, что, коли парень учился в русской школе, значит, язык должен знать.

К вечеру нам привезли сухой паек. Половина буханки хлеба на одного человека и банку тушёнки на троих. Утолив голод, народ, вроде бы, успокоился. А на следующий день нас перевезли на новое место, а за тот казусный случай никто даже не удосужился извиниться.

Мы, конечно, потом поняли, что командирам было не до этого. И все же. Пусть даже хаос и неразбериха царили в первые дни войны, уважение к людям должно быть в любой обстановке. Правда, месяца через два нам объявили, что виновные за тот инцидент наказаны. Кто именно и как, не сообщали. Да мы, уже повидав всякого, не больно-то интересовались этим вопросом.

После того, как фашисты подошли к Москве, нас определили в отряды самообороны. Многих отправили по месту жительства. Я же согласилась пойти в патрульный отряд. Наша задача заключалась в том, чтобы во время бомбежек, при налете вражеской авиации, помогать людям укрыться в бомбоубежище. Выводили из квартир пожилых людей и детей.

А ночами дежурили на крышах домов, сбрасывали зажигательные бомбы. Чрезвычайно сложная и опасная работа.

Так я осталась жить в Москве. После отступления фашистов работала на очистке разрушенных зданий в городе. Затем перешла на автомобильный завод. Попервости, можно сказать, вплоть до 1943 года, работали по 12 часов в сутки, а то и на сутки оставались. Поспишь часок-другой прямо за станком, на куче ветоши, и снова за работу. А работали в основном старики, молодые девчата и мальчишки-подростки. Нас качало от усталости и голода.

Лишь в сорок третьем году стало полегче. Нам увеличили паек, и сократили рабочее время. Пришло пополнение из комиссованных из армии по ранению мужчин. И нам, молодым девушкам, предложили пойти учиться. А мне пришлось получать среднее образование, поскольку в нашей деревне была только школа-семилетка, а для получения знаний в объеме средней школы надо было ехать в райцентр.

Но родители не согласились отпускать меня одну из деревни. И я пошла работать в колхоз, в полевую бригаду.

Так что среднее образование я получала в вечерней школе в Москве. Уж потом, после войны, в сорок шестом году, поступила в педагогический институт. А до института так и работала на заводе сверловщицей. Но участницей Великой Отечественной войны была зарегистрирована еще в сорок первом году. Оказывается, в то время, когда мы копали противотанковые траншеи, были зачислены бойцами в ряды Красной Армии.

И только в институте с нас сняли статус военнообязанного. Таким вот образом я оказалась в рядах ветеранов Великой Отечественной войны. И я горжусь этим званием. Ведь мы своим трудом заслужили его. Пережили и кровь, и голод, и холод, слезы и стоны раненых.

- Бабушка, папа говорил, что ты была ранена на войне. Расскажи, как это случилось? - уже серьезно спросила Дашенька.

- Ну, это случилось зимой сорок первого года. Во время очередного налета мы, три девушки, переводили в бомбоубежище группу женщин и детей. Их мы провели в укрытие, а сами не успели спрятаться. И невдалеке от нас взорвалась бомба. Я очнулась уже в медчасти. Благо, ранения оказались не тяжелыми, и мы уже через две недели были снова в строю. Я же говорю, пережить пришлось всякое. Не дай бог, чтобы это когда-нибудь повторилось!

- А как же ты, можно сказать, уже москвичка, оказалась на Дальнем Востоке?

- Ну, это совсем простой вопрос, - ответила Маргарита Степановна. - Ты же знаешь, что наш дедушка был военным. Вот в 1950 году он получил назначение на Дальний Восток. Нам понравился этот таежный край, и мы укрепились тут основательно. Теперь уже можно сказать, что мы стали коренными дальневосточниками.

Через два дня Дашенька, придя со школы, снова, как обычно, еще с порога огласила квартиру радостными возгласами:

- Бабушка, я сегодня за твой рассказ получила пятерку. И, вдобавок, похвальную грамоту. За лучший, полноценный рассказ. Давай сделаем так. Пятерка будет моя - за работу, а похвальная грамота - твоя. Ведь без тебя я ничего бы не сделала.

Маргарита Степановна, улыбнувшись, обняла внучку.

Фото из архива редакции

{gallery}2021/27_06.07.2021/17-pamyat{/gallery}